Именно Виктор Цой стал в нашей стране истинным символом русского рока — того самого, что святой и непогрешимый, с уникальной откровенной лирикой. Одни его за это чтут вплоть до того, что готовы разбить оппоненту «морду лица» в пьяной драке. Есть и те, кого он раздражает именно поэтому.
Но посмотрим в лицо правде: Цой не был последователем «русского рока», таким, как стал в итоге его «коллега по цеху» Юрий Шевчук. Даже судя по творчеству видно, что правильнее, по мировым канонам, отнести его к постпанку. Тому самому, кстати, что в наши дни наполняет собой питерскую сцену.
Что выросло из «Бездельника»
Постпанк, напомним, стал переосмыслением панк-музыки, более вдумчивым и менее анархичным. То же самое произошло некогда в голове у самого Цоя, который стоял и у истоков панк-рока.
Какое-то время он тесно общался с создателем первой российской панк-группы «Автоматические удовлетворители» Андреем Пановым и не просто общался, а играл на бас-гитаре, отыграв в том числе исторический для петербургского рока концерт в Москве, организованный музыкальным критиком Артемием Троицким.
Панковское вольнодумие отразилось в песнях «Бездельник» и «Мои друзья», за которые Цоя не хотели пускать в ленинградский рок-клуб. Именно, кстати, потому, что администрация боролась за чистоту и непогрешимость — как нынешние «идейные русские рокеры», не желающие видеть новой музыки. «Ну о чем это? О том, что хорошо быть бездельником?» Точно так же Андрей Макаревич реагировал на приезд в Москву Майка Науменко из группы «Зоопарк» (по крайней мере, поначалу).
Прошло несколько лет, и Цой сам занял место «священной коровы» русского рока, определяющей формат того, что можно услышать, в частности, по радио. И уже нынешние молодые группы выражают в творчестве протест против этого — хотя кто знает, куда бы свернуло в творческих поисках само «Кино», если бы не гибель Виктора.
«Копия Cure»
Вернемся, впрочем, к постпанку. Идейные «западники» утверждают, что ничего своего «Кино» в рок-культуру не принесло, а только копировало шаблоны, созданные группами Cure (в первую очередь), Smiths, Stranglers, Joy Division. Понятно, что Цой был воспитан западной музыкой — а какой же еще?
Но невозможно перенести все эти традиционные, в общем, ходы на отечественную почву без влияния российской лирики. Идет ли речь о простых песнях о немудреной жизни по принципу «что вижу — о том пою» в духе раннего творчества или «новой романтики», которая тоже была мировым явлением в 1980-е и породила в итоге хиты типа всеми любимой «Группы крови».
Еще одним священным знаменем, на которое поднимают портрет Цоя, стала «борьба с попсой». Да, в девяностые, во время страшного засилья низкокачественной поп-музыки, это было актуально.
Но сам Цой вполне нормально воспринимал поп-музыку как явление, говорил, что несложная музыка имеет право на существование. Говорят, даже слушал на досуге «Ласковый май». И сейчас, когда открыт доступ к практически любым стилям и направлениям, когда радио и магазины музыки не являются «цензорами» в отборе того, что слушать народу, указанное «знамя» просто малоактуально.
Кстати, попытки записать даже и «акустического Цоя» в барды не слишком удачны. Виктор относился довольно критично к российской бардовской традиции. «Песни в свитерах у костров» не казались ему актуальными, хоть он и выделял Высоцкого и (пусть это не совсем та эпоха) Александра Вертинского.
Все-таки та акустика, что слушали в 80-е, являлась «акустикой поневоле» — музыкантам было сложно получить под выступление зал с полноценной аппаратурой, и приходилось зачастую довольствоваться квартирными концертами. А там электрогитару-то не всегда было возможно подключить.
Без политики никуда
Наконец, в повестке последних дней невозможно не говорить о связи Цоя с политикой. Хотя музыкант не слишком отметился в поддержке политических сил и течений, в отличие, скажем, от Бориса Гребенщикова («Этот поезд в огне») и особенно Егора Летова, тем не менее именно «Перемен» считали главным движущим хитом перестройки, а сейчас песни Цоя, включая упомянутую, поют выступающие против режима Лукашенко в Белоруссии.
Песня, бесспорно, бодрая и «боевая», но мне вот как-то всегда казалось, что там идет речь скорее о переменах духовных: «Сигареты в руках, чай на столе — так замыкается круг/И вдруг нам становится страшно что-то менять». А еще вспоминается цитата из песни «Нам с тобой»: «И мне не нравится то, что здесь было/И мне не нравится то, что здесь есть».
Цой всегда оставлял широкое поле для восприятия своих текстов, о чем сам говорил в интервью. И свести его исключительно к политической борьбе все же было бы не совсем верным.
